Аким размяк в тепле, распустился, цигарка потухла в его пальцах, и Эля не решалась тревожить хозяина, пусть думает, решает. Аким спохватился, распрямил хрустнувшую поясницу, потер ее рукой, зачмокал цигаркой, точно проснувшееся дитя соской. Не курилась цигарка. Он сунул в поддувало лучинку, прижег ее, дернул разок-другой и громче, с той же глубокой серьезностью продолжал, вбивая ногтем щепочку и подтопок:
- Есть еще вариант, как толмачат братья-геологи: перевалить через бережное нагорье и двигать по лесотундре. Верст через пятьдесят озеро Хантайское, на ем стоит бригада, игарского рыбзавода, туда самолет ходит, радист есть. Пущай нет бригады, постели, одежда, сети, соль, харчишки какие-никакие поди-ко остались в бараке? - и повел носом, продернул тугими от простуды ноздрями воздух. - Сымай уху, чую, поспела. "Цэ дило трэба разжуваты", - как говорит рыбак Грохотало. Пе-есельник - куда Кобзону! - И "пана" тряхнул головой, отгоняя какие-то расслабляющие, голубые воспоминания.
Насквозь уже все знающая про жизнь Акима в Боганиде и на "Бедовом" в особенности, Эля подхватила зазвучавшую в душе человека струну:
- Нет человеку блага, как есть и пить, чтоб было ему хорошо от его труда, гласит восточная мудрость, и потому двигайся, Акима, к столу.
- Хоросая мудрость-то, покушать и в самом деле не месат.
- И выпить - гласит мудрость! - принялась искушать охотника Эля, проворно доставая из-под изголовья фляжку со спиртом, хранимую пуще всякого имущества и продукта. - Выпей, развейся!
- Нельзя! - округлил глаза Аким.
- Не все на мою особу тратить, не больно и заслужила! - услышав, как сглотнул он слюну, настаивала Эля. - Промерз, ушомкался, говоришь, а выпьешь, настроение боевое, голова лучше соображает... ...
- Сто правда, то правда.
- Чего там! Всей мировой наукой доказано, - доламывала слабое сопротивление охотника Эля, - я вот и себе плесну на эту самую каменку...
- Тогда давай! - прошептал Аким. Выпив спирт, он заел его ложкой ухи, вслушался во что-то в себе и прочувствованно молвил: - Давно хочу спросить: Эля - это как будет?
- Эльвира.
- Ё-ка-лэ-мэ-нэ! Че эти интеллигенты токо не придумают! - возмущенно стукнул кулаком по колену охотник, с большим сочувствием глядя на Элю: - Но серамно ты хоросый селовек, и я тебя нигде не брошу. Если пристигнет погибель, дак вместе! Правда?
- Правда, Акима, правда. - зажигая разом две свечи, откликнулась Эля, больше всего радуясь тому, что Аким снова сделался тем славным, привычным "паной", которого она знала, наверное, уже вдоль и поперек, во всем на него полагалась, всему, что он говорил, верила. Легко, просто было с ним, и слово "погибель" у него совсем не страшно выходило, как это: Аким - и вдруг погибель? Чепуха какая-то, бессмысленность. Она дотронулась до плеча охотника подбородком, дохнула ему в ухо теплом. - Акима, ты не будешь больше букой? Не станешь меня пугать?
- Постараюся.
- Вот и умница! Вот и умница! - обрадовалась Эля и чмокнула его в щеку. - Ешь, давай ешь! Шляешься целый день по лесу голодный, холодный, таскают тебя лешаки, непутевого! - бранилась понарошке Эля, работая под ворчливую бабу-хозяйку. - Сложишь башку удалую, я одна останусь горе мыкать.
- Получается! - Аким длинным, пристальным взглядом посмотрел на нее, угадав, что скрывается за этой взвинченной игровитостью, успокоил: - Все будет хорошо, Эля!
Она привалилась к нему, заплакала:
- Навязалась вот на тебя, дурища! Спутала по рукам и ногам.
Он гладил ее по волосам, по худенькой, ведомой ему до каждой косточки спине, такой родной, беспомощной, в сыпи пятнышек от иглы.
- В жизни всяко быват... Вон она какая... И не таким, как ты, салазки загибала...
Эля от "солидных" речей Акима совсем расстроилась, залилась пуще прежнего в сладостном изнеможении, приникая плотней к своему спасителю и защитнику, щекотила мокрым носом его шею, благодарно целовала за ухом, и он явственно ощущал, как смывают, уносят из него большие эти слезы грязь, мусор, всякую, незаметно скопившуюся, наслоенную в душе пакость. И воскресала душа, высветлялась, обновленно и легко несла в себе себя - да хрен с нею, с охотой этой, с авансом и со всем на свете! Главное сбылось: шел он, шел
