гуляющей по самой себе выбранному пути, собирая
в разложье растительность, птиц, зверье, людей, прежде всего ребятишек,
которые здесь играли, паслись, пока их не выжили незваные гости, оборону
противника еще и разнообразили. "Почему, почему все-таки залезли сюда? Какая
тут хитрость? Какая логика?"
Перед высотой выкопан уже подзаросший на брустверах противотанковый
ров. От него веерно лежали провода телефонных линий, и не просто они лежали,
они работали, немцы под высотой и на ископанном косогоре жили, воевали,
толклись -- такие длинные, унылые и одышливые косогоры в Сибири называют
чудно и точно -- тянигусы и пыхтуны. Этот заречный тянигус и в мирное время
с корзиной ягод, грибов ли или с возом зеленки, дров, известки одолевали,
отдыхая по нескольку раз, потому как у людей стамели ноги, у лошадей, пока
они взбирались наверх, отпотевали бока, как облегченно фыркали они, должно
быть, близко завидев дом с угоенными конюшнями, с вечно по двору летающим
куриным пером, да с бабами, которые, подоткнув подол, приложив руки ко лбу,
дывылысь: шо там, за рекою, кум чы кума роблять подле своего прохладного
леса, ягодных стариц, кто идет и едет по дороге травянистой, уходящей аж до
самого города, где бывает ярмарка. Из сухого, бедноземельного, всегда
продуваемого ветрами села Великие Криницы девки охотно шли замуж в Заречье,
женихи -- наоборот -- манили с левобережья невест к себе, на почти голую,
песчаную горбину и, чуя вольницу, девки охотно плавали ко криничникам --
пусть бедна земля, скудно местоположение, зато у парубков чуб задорен и
голос раздолен, мастеровиты тут мужики, ремесленники сплошь и гуляки. Вот
этот-то тянигус одолей, возьми село со всей его социальной неполноценностью,
верни жизнь людям и селению. И все это надо сделать немедленно, сейчас,
поднять и двинуть вперед, на горбину и далее к селу двигаться предстоит
изнуренным, поредевшим частями -- стимул для всех вояк один -- недогубленные
огороды и недоубранные поля и сады вокруг села.
-- Анциферов! Федор! -- позволяя себе фамильярность, почти умолял,
просил майор Зарубин,-- надо попасть. По танкам из наших гаубиц стреляют
только с горя, но ты выполни название свое: разрушь блиндажи и дзоты. Ты же
разрушитель, Федор!
Меняли угол огня, коэффициенты, довороты предельные делал майор
Зарубин, но все получались недолеты или перелеты -- попасть по целям не
могли. И когда майор отчаялся, Анциферов предложил:
-- Может, пару орудий на берег выкатить?
-- Километр, полтора? -- майор Зарубин прикинул траекторию. -- На
берегу, на открытом месте -- перебьют вас, а?
-- Вас вон как бьют.
"Молодец! Ах, молодец Федор! Неужели я так отупел, что и такого пустяка
сообразить не мог".
-- Сколько надо времени?
-- Двадцать минут.
-- Действуй, дорогой, действуй! -- майор отлип от стереотрубы, но не
отнимал от уха телефонную трубку.
-- Готовы! -- раздался загнанный, но звонко рапортующий голос. Майор
вытянул за цепочку часы. Анциферов перебросил орудия на берег за пятнадцать
минут.
"Да, с такими людьми! -- ликовал майор Зарубин. -- Худы твои дела,
фюрер, худы!.." -- но по телефону охладил своего командира: -- Мы не на
учениях, младший лейтенант! Передаю данные. Слушать внимательно!
Уже пятым снарядом Анциферов попал плотненько, за скат высоты.
-- А теперь, -- дал волю голосу и чувствам майор Зарубин, -- а теперь
по этим же раскатам обоими стволами беглый огонь! Сколько возможно быстрее
разворачивайтесь. Наша союзница-девятка следом за вами ударит.
Малое время спустя за каменистым, почти голым скатом высоты, лишь по
расщелинам, обросшим шиповником, дикой акацией, жабреем и татарником,
закипели разрывы, вверх полетел камешник, комья земли, спичками раскалывало
бревна, пласты перекрытий, щепки ящиков, трубы и ходы сообщений, рвало
связь, обваливало блиндажи, засыпало ячейки наблюдателей.
-- Вот то-то! -- давно отучившийся вслух выражать свои чувства, майор
Зарубин попросил водички, попил и отвалился на стену наблюдательной ячейки.
"Если сегодня замены не будет -- умру", -- подумал он безо всякой, впрочем,
жалости к себе, как будто