понял Коля
Рындин и принялся крушить кулаками направо и налево, все продолжая звать
Леху Булдакова.
-- Тут я, тут!
-- Бей! -- удушенно захрипел Коля.
Булдаков собрался крикнуть: "Котелки у меня!", -- и даже протянул
посудины, чтоб показать Коле, -- полны каши котелки-то, но тут же кинул в
сторону звякнувшую посуду и бросился на помощь товарищу, выхватывая из
кармана "лимонку", чтобы использовать ее вместо камня, и первым же ударом
достал кого-то. Немцы не стали дожидаться, когда их самих возьмут в плен,
давай деру от русских позиций. Разъяренный до последнего градуса, Булдаков
подскочил к своему ровику, вырвал у Финифатьева автомат и полоснул длинной
очередью вослед вражьим лазутчикам. Тут же вся боевая отечественность
застреляла со всех сторон и во все стороны. Леха задернул Колю Рындина в
ячейку, прижавшись друг к дружке и к земле, они все трое лежали и не дышали,
пока не унялась пальба. Один станковый пулемет на фланге роты, в самом
исходе траншеи, никак не унимался, строчил и строчил по врагу, ждали, чтоб
заело, -- патроны нового образца, с медной наваркой, у них часто отлетают
жопки, трубочка остается в стволе -- выковыривай ее пальцем оттудова. Но вот
когда надо -- не заедает, а когда не надо -- заедает.
Примчались из роты Щусь и Барышников со взведенными пистолетами.
-- Че у вас тут?
-- Колю в плен брали!
-- Взяли?
-- Хуеньки! -- первый раз в жизни выразился Коля Рындин сквозь плач.
-- Сильно ранен? -- осветил фонариком тесный ровик командир роты.
Коля Рындин все уливался слезами, но укротил себя, набрал ночного
воздуху и добавил уже почти без плача, лишь всхлипывая:
-- Ниче-оо. Подкололи. Подумаш. У нас в Кужебаре на вечорках аль на
лесозаготовках вербованные шибче режутся.
-- 0-ой, вояки! 0-ой, вояки! -- качался на бровке окопа ротный, -- с
вами не соскучишься. Идти можешь?
-- А куды? -- насторожился Коля Рындин.
-- Куды, куды? В санроту.
-- Да зачем она мне? Так засохнет.
-- Схотели сибиряка голой рукой... -- гомонил Леха Булдаков,
перевязывая и ободряя раненого товарища, -- своего пакета не жалел.
Взводный Яшкин, обшаривший с бойцами окрестности, забросил в ход
сообщения немца, извалявшегося в песке и в снегу. Полную горсть красного
песку держал он у рта, но кровь текла между сжатыми пальцами за рукав. Немец
пытался чего-то выбубнить зажатым ртом. "Гитлер, капут!" -- разобрали
наконец русские.
-- Ни-чего ты его, Николаша, обиходил! -- покрутил головой заместитель
комроты Барышников.
-- Тут уж, хочешь не хочешь, надо человека к награде представлять! --
ввернул слово Булдаков.
-- Я вот вас представлю!.. Я вот вас представлю! -- шипел в отдалении
Щусь, -- вы, засранцы, мою кровь скоро допьете! Всю! В Бердске не допили,
здесь уж вылакаете до капли.
-- Дак че сделаш? Така уж твоя планида! -- успокоил Щуся Финифатьев,
помогавший Булдакову с перевязкой. Узнав о загубленных каше и чае, ротный
старшина Бикбулатов лично примчал героям на передовую полведра каши, куда по
своей собственной инициативе вывалил две банки тушонки и умял варево чистым
полешком. Водочки тоже прихватить догадался -- человек он был не только
находчивый, но и пьющий, понимал, что к чему.
Выпили командиры и бойцы, даже Коля Рындин, переставши наконец плакать,
впал во грех, перекрестясь, оскоромился и утих в углублении ровика. Его
прикинули снятыми с себя шинелями Булдаков и Финифатьев. Коля Рындин,
затяжно всхлипнув, осторожно захрапел. "Нарошно ведь, нарошно храпит,
уворотень, -- чтоб в санроту ночью не идти", -- ругался про себя Щусь.
Барышников назначил нового постового, взяв с него слово под роковую
сосну не укрываться. Как только шаги командиров утихли, Коля Рындин в самом
деле уснул, вжавшись в косо копанную стенку ровика, но всю ночь во сне
младенчески обиженно вхлипывал. Булдаков, крепко выпив, впал отчего-то в
мрачное настроение. "У бар бороды не бывает..." -- бубнил и по-нехорошему
прискребался к своему начальнику, отчего, мол, он, шкура, затаился? Почему
не стрелял?
-- В ково стрелять-то? В ково? Он их, фрицев-то, на
