вы совершенно правы...
Но "ребятушки" знали заранее: погонят войско, стадом погонят в воду, в
ночь, и там не умеющие плавать люди станут тащить за собой на дно и топить
умеющих плавать. Необстрелянные бойцы, хватив студеной воды, ошалев от
страха, утопят оружие, побросают патроны, гранаты -- все побросают.
С рассветом было подсчитано и доложено: у северного склона высоты Сто
собралось и окапывается четыреста шестьдесят боевых душ.
Не было никакой неожиданности для комбата Щуся, но он все же качнулся
взад-вперед и глухо простонал, услышав цифру четыреста шестьдесят, четыреста
шестьдесят... Ну, выковыряют парней, спрятавшихся на берегу и по оврагам, по
кустам и закуткам, насобирают еще человек двести... Это из трех-то тысяч,
назначенных в боевую группу.
"Боже мой! -- металось, каталось, гулко билось в черепе комбата
смятение, -- каковы же тогда потери у тех, кто переправлялся и шел напрямую,
лез на крутой берег? Ох, Володя, -- отирая тряпицей рот Яшкина, облепленный
мертвыми мурашками, будто слоеный пирог маком, -- нам не то что старой
границы, нам... Да не-эт, -- убеждал себя комбат, -- тут что-то есть,
какой-то хитрый замысел скрывается... Ну не сорок же первый год -- чтобы
гнать и гнать людей на убой, как гнали несчастное ополчение под Москвой,
наспех сбитые соединения, стараясь мясом завалить, кровью затопить громаду
наступающего противника. Повоюем, повоюем, братец ты мой, -- потирал руки
комбат. -- Вот партизаны ударят, десант с неба сиганет, боевой наш комполка
связь подаст..."
Но связи не было, и от "художника" ни слуху, ни духу.
Проныры-разведчики, шарившие по окрестностям, приволокли рюкзак падалицы --
груш и яблок, -- обсказали, что разведали: родник бьет из склона высоты Сто,
затем он делается ручьем. Немец по ручью ведется, но редок и спит.
Уработался. В устье речки-ручья, называемого Черевинкой, обосновались
артиллеристы с майором Зарубиным во главе. Майор ранен. У артиллеристов есть
связь с левым берегом и с обоими штабами полков.
Щусь встрепенулся:
-- Кровь из носа, поняли?!
-- Это далеко, провода не хватит.
-- Сами в нитку вытягивайтесь, но чтобы связь к артиллери- стам была
подана.
Заспавшиеся, глиной перемазанные связисты понуро стояли перед комбатом.
Трое. Двоих Щусь помнил -- ничего ребята, исполнительные, в меру рисковые.
Третьего, совсем бесцветного, с упрятанным взглядом, свойски улыбающегося
исшрамленными губами, с незапоминающимся, блеклым, но все же какой-то порчей
отмеченным лицом -- комбат вроде помнил и вроде не помнил.
-- Пойдете все. -- Глядя на катушки, жестко заметил: -- поскольку линия
ляжет по тем местам, где есть противник, пользоваться трофейным проводом...
-- Но не хватит же, -- снова начали шапериться связисты.
-- Как твоя фамилия? -- спросил потасканного связиста комбат.
-- Шорохов.
-- Так вот, товарищ Шорохов. Класть линию трофейным проводом и не
потревожить при этом ни одной немецкой нитки. То есть вырезать куски из
соседней линии -- ни Боже мой, тырить можно только у своих.
-- Понятно. У фрица из линии выхватить нельзя. А если целиком катушку с
проводом сбондить?
-- Ох, и догадливые вы у меня! -- похвалил всех связистов разом комбат,
и они расплылись в довольнехонькой улыбке, започесывались, проснулись
окончательно, мы, мол, орлы, хоть с виду и простоваты... Комбат знал эту
российскую слабость: хвали солдата, как малое дитя, -- толку будет больше.
Когда закончите самую главную на сей час работу, са-мую глав-ную, --
раздельно повторил комбат, -- двое, ты, Шушляков, и ты, Кислых, --
возвращайтесь сюда, но уже через штаб, с приказаниями комполка. Шорохов
остается на берегу для постоянной связи с артиллеристами. Ясно?
-- Как не ясно? А кто кормить меня будет?
-- Командование Красной Армии всех нас кормить будет. -- Щусь загадочно
усмехнулся, -- но скорее всего вечный наш кормилец -- бабушкин аттестат.
-- Вот теперича совсем все ясно! -- бодро заключил Шорохов, взваливая
на себя катушку, твердо про себя решив, что на командование, конечно, надо
надеяться, но и самому при этом не плошать.
